Опять, дрожа и беспокоясь, зову не ведая кого,
Спешу на проходящий поезд, хоть нет билетов на него.
И вот уже, едва не плача, иду не ведая куда.
И над дорогою маячит ничья холодная звезда.
Вячеслав Лютов
Вместо предисловия…
Чтобы понять типично русского писателя-исследователя уникальных судеб Вячеслава Лютова, надо знать его учителей-филологов в Челябинском государственном университете: достаточно назвать *имена двух любимчиков студентов: Сергей Кошелев и Марк Бент. В 1980-е годы Сергей Кошелев — талантливый переводчик английской литературы (Толкин, Льюис), которого в Челябинском университете очень уважали и ценили за знания и преподавательский талант. Марк Бент — челябинский ученый с мировым именем, филолог-германист, заведующий кафедрой зарубежной литературы ЧелГУ доктор филологических наук, профессор. Главным достоинством Бента была его внутренняя свобода. И добродетель любого Учителя — это не столь количество опубликованных монографий, сколь плеяда учеников, которых он влюбил в литературу свободных духом писателей. У нас в Челябинске литературную планку всегда поднимали и держали на достойном уровне ученики Кошелева и Бента: Дмитрий Бавильский, Айвар Валеев, Вячеслав Лютов и Константин Бурков, который явил миру образец настоящего литературного редактора в южно-уральской журналистике.
Но есть весьма скромные преподаватели, которые исподволь влюбляют тебя в русскую литературу и не отпускают от себя до последнего дня жизни. Я говорю о тезке национального поэта России — об Александре Сергеевиче Гришине — кандидате филологических наук кафедры литературы ЧелГУ. С ним Слава всю жизнь советовался в первую очередь и принимал любые замечания, пока талантливый филолог и педагог был жив.
Но главное достоинство Лютова и его однокашников — это начитанность. Они в студенческие годы прочитали все, что «задавали» и то, что нравилось любимым профессорам. И привычка читать, записывать впечатления от прочитанного осталась на всю жизнь.
Первым опытом писателя-исследователя Вячеслава Лютова был очерк о литературном творчестве немецкого романтика Фридриха Гельдерлина (любимый поэт любимого профессора). Это была проба пера не только как дань уважения к Марку Бенту, но и первое проявление любопытства к творчеству философствующих поэтов. Замечу сразу, что в новом тысячелетии Слава посвятил свои литературные труды именно русским философам: Григорию Сковороде (Сын Григория Варсавы, 2007); Сергею Булгакову (Исчезновение полиции: Сергей Булгаков и философия кризиса царских спецслужб, 2001); Антону Карташеву (Небо внутри: кыштымские корни Антона Карташева. Заметки к 145-летию автора «Очерков по истории Русской Церкви», 2020).
Но вошел в историю уральской литературы Лютов, сельский учитель, как автор книги «Русские писатели в жизни» (1999). От биографии Фонвизина до Цветаевой доступным и весьма образным языком, стилистически безупречным, как всегда, он пытался влюбить своих сельских учеников в русскую литературу. А влюбил и в себя. Учитель завещал похоронить его в том селе, куда он распределился после ЧелГУ и где в каждом дворе жили его бывшие ученики: здесь он всегда был окружен искренней любовью. Когда переехал в Челябинск, мечтал купить домишко в той самой деревне с древним храмом, который с любовью возрождают монахини. В этой церкви его и отпевали с любовью. На этом стояло его творчество и вся жизнь: или с любовью, или никак.
Стиль первой книги, сочетающий глубину и мастерское изложение, а самое главное — увлекательность, которую любят дети, станет визитной карточкой писателя Вячеслава Лютова.
В 1991 году, когда стремительно рушились идеалы того общества и государства, где Слава Лютов состоялся как незаурядная личность, у него «случилась» поэзия, полная безысходности. Когда я прочел его стихотворное наследие в первом номере литературно-философского альманаха «Пасека» (Челябинск, 2001), мне показался он растерянным (см. эпиграф) и пасмурным поэтом. Пасмурным не потому, что из его строк льются то ли слезы, то ли бесконечные капли дождя над Россией (а, может — все вместе). Мне это напомнило бесконечные дожди в фильмах Андрея Тарковского, который словно хотел смыть с себя грязь наветов и зависти. Слава пытался смыть с себя страх разрушения и неопределенности. «Все начинается с любви» — это и у раннего прочтения Роберта Рождественского, и в позднем знакомстве с библией: сначала было Слово. И Слово было Любовь. Взаимная любовь к ученикам — луч света в темном и сыром мире крушения прежних идеалов. Он стал писать для них. С любовью к классикам русской литературы…
Небо внутри нас…
О рукописи Вячеслава Лютова «Небо внутри» (Кыштымские корни Антона Карташева. Заметки к 145-летию автора «Очерков по истории Русской Церкви»)
О многогранной талантливой личности писать сложно и долго, если описывать каждую грань самородка. Я так и пытался сделать изначально: написал об истоках любви к литературе, о личностях в судьбе писателя, которые привили уважение и научили создавать оригинальный текст как уникальное явление в природе человека.
А сегодня решил начать не только с истоков, а именно с конца творческого пути моего любимого писателя и друга. Ибо в самой последней рукописи талантливого литератора всегда проглядывается и вершина его литературного творчества, и завещание преданным читателям.
Я — о южноуральском писателе Вячеславе Лютове, у которого всегда было слабое сердце, и он предчувствовал свой ранний уход: жил и писал как в последний раз — исповедально. Ровно год назад Слава прислал мне свою последнюю рукопись, которую выстрадал за много лет раздумий о судьбе христианства. И успел издать для кыштымских властей несколько экземпляров в надежде, что книгу о своем земляке переиздадут приличным по сегодняшним меркам тиражом. Слава Лютов даже успел в Кыштыме презентовать свой любимый труд за несколько часов до того момента, когда остановилось его большое сердце русского писателя…
Почему мой друг в новом веке стал писать о человеке, который жил до него сто лет назад и который всю жизнь писал историю Церкви? Наверное, потому, что Слава как талантливый человек предчувствовал наступление новой эры, где миром начинают заправлять новые «евангелисты» цифровой сатанинской цивилизации. И Лютов очень хотел обратить наше внимание на корни христианского мира, где человек стремился вверх — к Богу. Сегодня, когда приближается годовщина ухода из жизни негромкого пассионария уральской литературы, по всем фронтам цифрового мира идёт наступление на ценности христианства. А с некоторых пор случилось уточнение — на христианство белых людей. Слава этого уже не услышит, но он всегда предчувствовал, что когда-нибудь для цивилизации нового века важнее Римского Папы станет владелец Твиттера.
Рукопись Вячеслава Лютова называется «Небо внутри» (Кыштымские корни Антона Карташева. Заметки к 145-летию автора «Очерков по истории Русской Церкви»). Он закончил ее ровно год назад и прислал мне письмо, которое я публикую как последнее в нашей переписке: «Павел Васильевич, здравствуй! Поздравляю с Новым годом и Рождеством! И по такому случаю высылаю одну небольшую работу — о кыштымских корнях А. В. Карташева, автора знаменитых «Очерков по истории Русской Церкви». Долго не мог к ней подступиться, читал и думал урывками. И вот на каникулах все привел в порядок. Нужен твой мудрый совет. В этом году — 145 лет со дня его рождения. Это имя не только российского, но и мирового порядка (он один из основателей Русского православного института в Париже). И у меня есть пока неуверенная мысль провести в Кыштыме в сентябре 2020 года (в канун фестиваля духовной музыки) первые «Карташевские чтения» по актуальным вопросам изучения истории Русской православной церкви. Эти заметки я писал в том числе и как философское обоснование подобного мероприятия. Очень жду твоей оценки и мыслей на этот счет. Сделал рассылку и по другим людям — в тот же Кыштым, а также о. Игорю (Шестакову). Кто знает, вдруг все и получится. Желаю тебе здоровья, счастья и всех благ. С уважением, Вячеслав Лютов».
Все остальное мы проговаривали при встрече на его работе. А письмо осталось. В сентябре 2020 года, как и планировал, Слава поехал презентовать свой труд и переговорить с главой Кыштыма. Обратно он уже не вернулся…
Сегодня, в контексте всеобщей борьбы с христианством как с последним носителем традиционных для цивилизации ценностей труд Вячеслава Лютова приобретает актуальное мировое звучание, тем более, что главный герой книги Лютова свой главный труд жизни написал в Париже, где имя Антона Карташева знают все православные.
Книга Лютова «Небо внутри» начинается исповедальной цитатой из труда Карташева: «Русский человек всегда ищет возвышения души своей к Богу. Ближе всего для него приходский храм — церковь. Это самый доступный путь к небу. Это — кусочек неба…»
Слава Лютов давно поселился в древнем казачьем селе Булзи (Каслинский район Челябинской области], в котором уже тридцать лет местными монахинями восстанавливается один из самых старых храмов Южного Урала — храм Покрова Пресвятой Богородицы, который был заложен в 1835 году. Здесь Слава молился, сюда по выходным дням сбегал от суеты мегаполиса и писал свой труд-завещание. Здесь литератора и отпевали.
Как истинно русский писатель Лютов больше всего переживал за ту самоубийственную несправедливость, когда забывали его знаменитых земляков. Последний, вычеркнутый из памяти земляков, — герой его повествования — Антон Владимирович Карташев, историк и философ, автор «Очерков по истории Русской Церкви» и «Вселенских соборов», последний обер-прокурор Святейшего синода и профессор Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже. О детстве Антона Карташева Вячеслав Лютов писал: «Именно здесь, в Кыштымском заводе Екатеринбургского уезда Пермской губернии 11 июля 1875 года и родился А. В. Карташев. Именно здесь, в Кыштымском заводе, прошло его раннее детство — первые пять лет, пока семья не переехала в Екатеринбург».
Я бы опустил пересказ детства и отрочества Карташева, кроме одной цитаты: «Русский историк и философ словно повторял «кыштымское восхождение», пусть и на другом поприще. Детский образ Кыштыма становился символом самой возможности «дотянуться до неба…». Этого почти достаточно, чтобы понять истоки самоопределения будущего историка Русской церкви.
Кыштым был одним из центров старообрядчества на Урале. И эта тема волновала философа христианства Карташева. Лютов удачно процитировал краткую характеристику своего героя: «В 1960 году протоиерей Василий Зеньковский в прощальном слове памяти А. В. Карташева особенно отметит его обобщающую статью о расколе «Смысл старообрядчества»: «В этой статье помимо глубокой эрудиции, мы находим целый ряд замечательных характеристик раскола и его разных течений. Я не преувеличу, если скажу, что на этой статье легла печать гениальности… Карташев, вообще, писал превосходно; кто-то удачно сказал о нем, что у него «золотое перо». Обширные знания, тонкость анализов, а главное, умение чувствовать самую «суть» изучаемых исторических явлений, характерны для А. В., а за всем этим стояла его глубокая и живая религиозность…»
Славу Лютова всегда привлекали философствующие личности в истории России. Еще раньше он написал уникальный труд «Сны Григория Варсавы» (2007) о жизни и творчестве русского философа Григория Сковороды. Биограф философа-самородка Михаил Ковалинский писал еще в 1794 году о своем учителе: «Поставленный между вечностью и временем, светом и тьмой, истиной и ложью, добром и злом, имеющий преимущественное право выбирать истинное, доброе, совершенное и приводящий то в исполнение на самом деле, во всяком месте, бытии, состоянии, звании, степени, есть мудрый, есть праведный…». Витиеватый стиль XVIII века не мешает нам понять, за что нравятся философы современному писателю, который не без сердечной боли наблюдает за разрушением нравственности в России XXI века. И априори понимает, что только Церковь еще хранит эти вечные нравственные ценности: ни убий, ни укради, ни пожелай жены ближнего своего…
Не случайно Слава Лютов самостоятельно пришел к этим выводам после двадцати лет писательского и издательского трудов: «Совсем недавно — буквально на днях — попытался описать словами дореволюционный фотоснимок, на котором запечатлена церковь Петра и Павла в Миассе, тогда в Миасском заводе: «Она словно сшивала три стихии: мирскую суету посыпанной песком площади с купеческими двухэтажными домами-магазинами, деревянными лавками и незатейливыми крестьянскими подводами, величественную красоту поросшего лесом горного хребта и синюю гладь свободного неба, которую пронзала своим позолоченным шпилем…» Написал и почувствовал, что все это, на самом деле, уже звучало…»
И он с удовольствием пишет в своей последней рукописи о том, что когда-то слышал или читал. Но про образ созревшего писателя я вычитал у другого исследователя Сковороды: в 1911 году некто В. Ф. Эрн сделал доклад о философе: «Он живет так, как думает, и думает, как живет. Личность Сковороды — не менее крупная философская ценность, чем его произведения».
Я потому процитировал Эрна, что мне его слова ложатся на мое представление о Вячеславе Лютове — писателе, историке, философе и исследователе истории Урала. Это высшая ценность любого писателя: писать, как думаешь. Такой стиль вырабатывается десятилетиями ежедневного труда.
Будучи сельским учителем в конце 90-х минувшего века, Слава читал, читал и читал. Но уже не тексты для экзаменов и зачетов, а то, что ему запрещали: священников-философов Булгакова и Флоренского, историков Церкви Флоровского и Карташева, богоискателей Плеханова и Розанова, евангелистов и биографов своего земляка. И при этом даже возмущался: «Однажды, еще в пору своего послеуниверситетского учительства в деревенской школе на Каслинском Урале, меня поразило чересчур вольное допущение Г. В. Плеханова в отношении М. В. Ломоносова: «Родись Ломоносов в какой-нибудь помещичьей деревне центральной России, ему, пожалуй, не пришлось бы сопровождать своего отца дальше, как от господской усадьбы до господской пашни». О том же высказался и В. В. Розанов: «Вот уж сыны севера, Петр и Ломоносов… на весь XVIII век пустившие морозца… Морозец, реализм, практичность и океаническая ширь порывов и замысла… великорусская порода без всяких общечеловеческих (космополитических) примесей, чисто русский ко всему интерес и чисто русский во всем вкус, без осложнений, без навеваний…»
Вывод из всего прочитанного Вячеслав Лютов сделал, как отрезал: «Горнозаводской Урал обладал статью не меньшей, чем русский Север…»
С этого периода «возмущений» души и ума начиналось становление Лютова как исследователя чужих судеб. Но у Славы любое описание любой судьбы было на досконально изученном историческом фоне.
Южноуральского писателя в каждом труде интересовали самые первые впечатления героя, которые формировали личность и его устремления. Вот что по этому поводу пишет Лютов о Карташеве: «Первые впечатления, как правило, зароняются в душу с малых лет. Его посвящение в стихарь в возрасте восьми годов также не произошло в одночасье — белоснежное богослужебное одеяние нужно было заработать: усердием, прилежанием, знанием молитв, календаря церковной службы, умением читать. Стоит думать, что и епископ Екатеринбургский Нафанаил находил в душе воспитанника не дикую целину, а благодатное поле, по которому уже прошелся плуг благочестивого обряда. И произошло это в Кыштыме… Одним из первых впечатлений была Старая церковь, построенная еще Демидовыми — чуть в отдалении от завода, на острове, соединенном с берегами мостами. Поэтому путь к ней был не так прост. У нее была своя особенность: церковь построили в два этажа, и для глухой провинции она получилась на редкость нарядной и величавой. Каждый апартамент получил свое имя: верхний этаж — в честь Сошествия Святого Духа на Апостолов, а нижний стал называться во имя Усекновения главы Пророка и Крестителя Господня Иоанна Предтечи. Верхний этаж храма не отапливался, и службы там велись в летний период. Зато нижний — небольшой и теплый — действовал круглый год».
Здесь и знание истории церковной жизни Кыштыма, и психологии становления воцерковленных детей. Я восхищался своим земляком во время чтения его последнего труда, когда пытался сосчитать в сравнительно небольшом тексте имена представителей Церкви и науки, писателей и философов, историков и евангелистов: 36 фамилий самых знаковых людей христианской Церкви и Великой Руси. Надо было успеть за последние двадцать лет жизни перечитать рукописи этих авторов, выписать цитаты, осмыслить, увязать в канву повествования. И цитировать, цитировать, цитировать, чтобы доказать величие нашего земляка Антона Карташева величием авторов текстов, с которыми герой повествования дружил или дискутировал. И заодно Вячеславу Лютову хотелось покончить с той погибельной для Руси несправедливостью, которая называется «беспамятство».
Я очень надеюсь на то, что чиновники Кыштыма и настоящие граждане известного на Урале города не забудут труд не менее знаменитого земляка — Вячеслава Лютова: бескорыстного, как многие писатели на земле русской, любопытствующего, справедливого и талантливого в своих устремлениях и воплощениях. И, мне кажется, слова Василия Розанова про русского человека — это и про нашего Славу: «океаническая ширь порывов и замысла».
И напоследок перефразирую через полвека протоиерея Василия Зеньковского: я не преувеличу, если скажу, что на этой книге Вячеслава Лютова легла печать гениальности…
Царствие небесное истинно верующему писателю Южного Урала…
Р S. Через несколько месяцев после смерти Вячеслава Лютова в его кабинете раздался звонок: «Славу можно?» Коллега растерялся, узнав голос известного в Челябинске профессора и единомышленника Лютова: «А его нет». — «А когда будет?.. Никогда? Он уволился?» — «Нет, умер…» Долгое молчание и — телефонные гудки. Даже самые известные из нас порой уходят незаметно даже для единомышленников…
Р. Р. S. Вячеслав Лютов родился 7 августа 1970 года, умер 18 сентября 2020 года в Челябинске. В 1992 году окончил филологический факультет Челябинского государственного университета. Первая книга «Русские писатели в жизни» (1999) до сих пор пользуется огромным спросом у читателей разных возрастов. В новом веке у Лютова — масштабные книжные проекты: «Арбитражный суд Челябинской области, 1922-2002», «Государственная безопасность: Три века на Южном Урале», «УРАЛАЗ: Заметки на полях внешнего управления», «ОАО «Электромашина» и СКВ «Ротор»: Сто лет вместе», «Петр Сумин: Штрихи к политическому портрету», «Забытые тайны Южного Урала», «Человек из банка», «Вглядываясь в Ленинский», «Прогулки по Кыштыму», «Полянцевы: история семьи».
В этом году друзья и соратники выпускают посмертную рукопись Вячеслава Лютова: «Тайны Челябинского бора» (2021).
П. В. Большаков
